Этот разговор я должен предварить следующим предупреждением. Если в отношении Тени я только излагал основную доктрину Юнга, обогащая примерами из личной практики, то в случае Анимы и Анимуса в отдельных вопросах я вынужден даже вступить в некоторую полемику с Юнгом в отношении отдельных нюансов понимания природы данного архетипа. Читатель вправе согласиться или отвергнуть мои дополнения, со своей же стороны я должен предупредить о наличии в этих рассуждениях некоего субъективного опыта, который расходится в некоторых деталях с классической школой.
Разговор о сизигийных архетипах (сизигия — парное соединение — относится к Аниме и Анимусу) следует начать с рассмотрения смысла самих названий. Дело в том, что "Анима" по-латыни означает "Душа", а "Анимус" — "Дух". Это знание, данное без уточнений, может не столько упростить, сколько усложнить для читателя понимание концепции.
Сама природа языка заключается в том, что под одним и тем же словом разные люди могут понимать разные концепции. Более того, зачастую по мере смены культурных моделей одно и то же слово начинает менять свой смысловой контекст и обозначать нечто отличное от его изначального послания.
Для современного человека слово "Душа" может звучать, с одной стороны, с ноткой избыточной сентиментальности. Душа — нечто непорочное, чистое, хрупкое и идеалистическое — не в философском, а в бытовом смысле. С другой стороны, говоря о душе в религиозном контексте, мы можем ставить некий гипотетический знак равенства между нашим "Я" и Душой, см. религиозная концепция "спасения души" или "бессмертия души".
Для того чтобы понять концепцию Анимы и почему Анима — это синоним слова "Душа", я хочу обратиться к двум достаточно древним литературным источникам. Во-первых, это анонимный древнеегипетский текст "Разговор разочарованного со своей душой". Во-вторых, средневековый текст "Разговор Гуго Викторского со своей душой". Оба эти текста прекрасно и подробно разобраны ученицей Юнга Барбарой Ханной в работе "Встреча с душой", так что в контексте нашего разговора я обращу внимание лишь на одну немаловажную деталь: и в древнеегипетском, и в средневековом тексте Душа представляется не только не тождественной Эго, Лирическому Герою, "Я"-идентичности, но является его собеседником и очень во многом оппонентом. Таким образом, самое древнее понимание души подразумевает ее понимание как своего рода "радикально иного в нас", причем ее инаковость не меньше, а даже больше, чем в случае Тени. Стоит также вспомнить, что во многих древних религиозных картинах — от древнеегипетской до древнекитайской — человек может обладать даже не одной, а несколькими душами. Для архаичного человека главным страхом является состояние "потери души", то есть когда Эго утрачивает живую воду, энергию бессознательного и погружается в состояние невольного отупения и апатии.
Вернемся к уже процитированной ранее фразе Юнга, приводимой нами в разговоре про Тень: "Если Тень — это задача для подмастерья, Анима — задача для мастера". В полной мере оценив, насколько задача для подмастерья далека от легкости ее решения, мы можем представить, до какой же степени сложности должна достигать проблема Анимы-Анимуса.
Но почему? Этому есть несколько причин. Во-первых, как метко подмечает Юнг, в нашей культуре есть отдельные, хотя очень фрагментарные, элементы, позволяющие осознать Тень. Как иронично пишет Юнг: "Если кто-то будет захвачен идеей собственного морального совершенства, его быстро вернут на землю жена или налоговый инспектор". То есть Тень как проблема может быть осознана хотя бы отчасти — например, Апостол Павел писал о "жале в плоть", которое не оставляло его, несмотря на его обращение, а классическая литература содержит много примеров, описывающих конфликт с Тенью, падение в теневые идентичности. Конечно, эти описания по большей мере даны в формате "этики совершенства", а не "этики целостности", однако хотя бы какие-то механизмы, позволяющие осознать возможность реальности Тени, у нас существуют.
Однако совсем по-другому обстоит дело с Анимой. Даже в самых высоких классических произведениях Анима (в ее позитивном или негативном аспекте) предстает в образе "Другой женщины", "Внешнего", "Спроецированного" элемента. Сама идея осознать себя как носителя женского начала покажется большинству мужчин куда более неприемлемой и невозможной, нежели идея осознать наличие у себя теневых пороков, что неприятно, но понятно.
Во-вторых, Тень и Анима отличаются тем, что Тень по большей мере относится к пространству личного бессознательного и, как уже было сказано, формируется одновременно с сознательной идентичностью от противного. Поэтому, кстати, в области осознания Тени могут быть эффективны самые разные и совершенно не юнгианские психологические школы — от психоанализа Фрейда и индивидуальной психологии Адлера до современных психологических школ. Как содержимое личного бессознательного, Тень вызывает мучительный этический кризис и страх уничтожения старой идентичности, однако это гораздо меньше, нежели чистый, священный ужас, который вызывает архетип в его манифестации.
В-третьих, если Тень является последним содержимым психики, к которому может быть применена линейная логика — "вот это благо, вот это помеха, Тень точно такая, а не такая", — то в отношении Анимы мы сталкиваемся с чем-то вроде квантовой спутанности. Анима очень часто предстает перед сознанием одновременно во взаимоисключающих аспектах. Она одновременно — искусительница и искупительница, проводник и обманщик, ведущая к свободе и порабощающая иллюзией. Осмыслить подобный антиномизм просто физически невозможно для сознания, привыкшего к аристотелевой логике, чей принцип "Третьего не дано".
Первое непосредственное столкновение с Анимой-Анимусом оказывается реально возможным, когда по крайней мере часть проблемы Тени решена и хотя бы в некоторых аспектах была задействована трансцендентная функция, соединившая бинеры Эго и Тени. Опыт трансцендентной функции как бы открывает для обновленного и дополненного Эго саму возможность взаимодействия с Анимой, однако интенсивность этого взаимодействия так велика, что ничто не гарантирует его успешный исход.
В психике обычного человека Анима и Анимус проявляются, однако не непосредственно, а опосредованно, по двум возможным сценариям.
Во-первых, это проекция. Проекция Анимы-Анимуса нам хорошо известна — это феномен "влюбленности с первого взгляда". Причем человек даже может рационально понимать несоответствие реального объекта проекции самой проекции, но при этом не в силах ничего с собой сделать — архетипическое содержание столь сильно и заряжено, что без труда полностью "одерживает" сознание. Впрочем, я бы не расценивал этот феномен как что-то однозначно негативное — по большому счету, даже опыт безответной влюбленности зачастую оказывается бесценным для индивидуирующегося Эго как столкновение с "радикально иным".
Второй возможный сценарий опосредованного действия Анимы — это прямая захваченность. Причем чем более односторонне маскулинной является установка сознания конкретного мужчины, тем более иррациональными будут проявления Анимы. Можно без труда вспомнить, как мужчины-мачо проявляют почти истеричную обидчивость, капризность, как им кажется, что все вокруг хотят их ранить и уязвить. Хорошей иллюстрацией такой "скрытой хрупкости" является блатной фольклор. Нет субкультуры, где женское больше подвергается вытеснению, чем тюремная культура, но при этом в своих песнях уголовники чаще всего описывают себя как "жертву", эдакого "мальчишечка, попавший в плохую компанию, покатившийся по наклонной, преданный плохой женщиной и подставленный плохим окружением". Как и Тень, Теневая Анима представляет собой сложнейший вызов для всякого, кто желает ясно отдавать себе отчет в своих мотивах и действиях.
В случае женщины механизм тот же самый, однако в случае захваченности Анимусом женщина становится догматичной, фанатичной и костной, так что ее естественная природа "эротического сознания" (здесь нужно уточнить, что под эротическим сознанием мы имеем в виду не биологическую сексуальность, а установку сознания, настроенную на установление любых возможных связей, будь то любовные, дружеские или родственные) оказывается полностью утрачена.
Если в описании Тени юнгианцы фокусируются на том, что Тень появляется примерно с трех-пяти лет, когда происходит первая социализация, то Анима-Анимус как квинтэссенция качеств иного пола появляется чуть ли не в утробе, когда определяется пол ребенка, и "меньшинство" генов уходит в бессознательное задолго до появления какого-либо "Я".
Таким образом, Анима-Анимус — это фигуры, которые стоят на границе между личным бессознательным и бесконечным пространством архетипического или коллективного бессознательного, которое нам полезно будет называть "внутренней бесконечностью". Вот почему Анима в ее высоком, благом аспекте как правило представляется проводником в мир вечных архетипов (пример — Беатриче из "Божественной комедии" Данте, "Гретхен-Елена-Мария-София" в трагедии Гёте "Фауст", а также зороастрийская мифологема, согласно которой умерший встречает свою душу на мосту Чинват, и, если он жил благую жизнь, его душа, или Дайяна, предстает ему прекрасной женщиной, которая ведет его в обитель блаженства, а если он был грешником, он видит уродливую старуху, сталкивающую его с моста).
По мере развития образ Анимы (то же касается и Анимуса) начинает "обрастать" и "кристаллизироваться" вокруг образов значимых женщин (мужчин). Мать часто оттягивает на себя часть проекции Анимы (отсюда фрейдистский Эдипов комплекс и тенденция отдельных мужчин выбирать женщин, похожих на мать), туда же идут образы тети, воспитательницы, соседской девочки и т.д. То же самое относится и к Анимусу. В норме Анима заявляет о себе в полную силу в подростковом возрасте как "сила, выталкивающая из семейного рая", и связывается с началом полноценного сексуального созревания, однако бывает и так, что этот архетип пробуждается значительно раньше.
Например, мой первый детский образ Анимы проявился практически сразу, как я себя осознал. Анима спроецировалась на соседскую девочку, о "спасении которой" я фантазировал каждый вечер, начиная с четырех лет. Позднее, еще в раннем подростковом возрасте, гонимый странной фантазией, что "где-то далеко я должен познакомиться с какой-то особой девочкой", я с 10 лет убегал из дома и некоторое время бродяжничал. Мой случай в этом отношении скорей исключение — раннее пробуждение образа Анимы здесь связано с тем, что в пространстве семейного дома все было настолько плохо, что бессознательное вывело компенсацию, с самого начала выталкивающую меня: "главное прочь, а там все равно".
Комментариев нет:
Отправить комментарий