В человеческом теле, свернувшись, спит Кундалини, его глубинная жизненная сила; йог пробуждает ее, чтобы она поднялась вверх, пройдя через разные уровни в теле человека по ступеням, соответствующим элементам, которые составляют мировое тело, и вошла в надмирную сферу, где покоится в своей бесформенности Шива, – чтобы его сила, которую он ниспосылал при сотворении мира, снова растворилась в нем, пройдя через макушку, высшую точку в теле человека, идущего к освобождению. Кундалини – это форма Божественного, обитающая в человеческом существе. Индусы почитают змею, так как она является имманентной силой трансцендентного Божества, она его Шакти в виде осязаемого образа в мире Майи, и она – жажда жизни, охватывающая все живое, и направляющая наш микрокосм в потоках дремлющего Бессознательного. Тот, кто при помощи йогических упражнений пробуждает внутреннюю змею, призывает ее искать дорогу домой, в запредельный мир, в Бесформенное, и следовать пути Баларамы в лоно предвечных вод.
Мир индийской мифологии со всеми его ужасами находится притом под защитой бога, его «Я» неразрывно с ним связано, пребывая в вихре непостоянства, среди яростных демонов, потому что «Я» осознает себя и весь мир как бренным цветком, растущим из лона предвечных вод, чувствует эти воды в чреве собственного тела, обнаруживает их там в образе змеи, которая дремлет, свернувшись, в его глубине. Образы зверей и стихий, таким образом, находятся в поле внутреннего зрения человека, всматривающегося в свои глубины, они не воспринимаются как некие чуждые «Я» сущности, как нечто иное, как бездуховное зло пред осуждающим отеческим взором духа. Они представляют собой материнское начало, с которым «Я» связано пуповиной на протяжении жизни.
Это безграничное царство внутри нас, где мы не являемся «Я», но есть порывы и предчувствия, вдохновение и одержимость, покой и нужда, полная тьма и подобное молнии озарение знанием; на поверхности этих бездонных просторов, словно в море, раскачивается маленький цветок нашего «Я», который неразрывно связан с этими водами, сулящими опасность и в то же время дающими жизнь, затягивающими в свою игру. Со времен Геракла и Христа мы на Западе оказались выброшенными на сушу, в то время как индийцы с их высшим божеством, не имеющим человеческого облика, остались, подобно хладнокровным амфибиям, связаны с водной стихией; они рады растворению в своих змеиных глубинах, в метаморфозах сансары, цветок «Я» раскачивается на поверхности волн, но само тело растения, дотягиваясь до ила морских глубин, питается от него.
Индия – страна вечного змеиного культа. Кришна уважительно приветствует змея, даже если ему придется сражаться с ним как с ядовитым демоном. Он, как и Зевс, растет среди пастухов, чтобы избежать преследований со стороны более могущественных сил, которые он призван одолеть. Змей-демон Калия, обитающий в реке, отравляет берега своим огненным дыханием. Юный Кришна бросается в пучину вод, но змей поражает его ядом, обвивает его своим телом так, что тот совсем обессиливает. Девушки-пастушки оплакивают на берегу своего божественного возлюбленного. В этой игре Майи, будучи в роли человеческого дитя, запредельное божество приносит себя в жертву демоническому началу, черпающему свои силы и обретающему свою форму в нем самом. От этого мирового сна, в который божество добровольно себя погрузило, приняв обличие человека, его пробуждает другое «Я», Баларама, который приходит на берег; будто во сне слышен голос: «Твое "Я", испытывающее сейчас столько страданий, тебе только снится, и все, что тебя пугает во сне, все пространства и образы, – это тоже ты! Пробудись и стань собой!», – так взывает Баларама к Владыке и Началу миров, и Кришна восстает из блаженного самозабвенного бессилия и освобождается от удушающих объятий и ядовитого дыхания. Он резко разрывает кольца, опутывающие его руки и ноги, ставит ногу на голову демона и начинает на нем танцевать; этот танец и есть его победа: извиваясь, отплевываясь кровью, израненный змей, обессилев, падает замертво.
Женщины-змеи умоляет сохранить жизнь их супругу, и сам Калия, очнувшись, молит о пощаде. Он вел себя в соответствии с тем, каким его создал бог, – если бы он был другим и не сеял столько ужаса, заслуживал бы он наказания? То, что всевышний бог прикоснулся к нему ногой – это ли не исполнение всех желаний? Заслуживает ли он смерти, познав бога? Он не должен умереть. Кришна изгоняет его из местности, которую он разорял, в предвечные воды мирового океана – родные места, более соответствующие его масштабам. Бог обещает ему, что Гаруда, солнечный царь птиц, на котором летает сам Кришна и который питается водяными змеями, выслеживая их своим пламенным взглядом с небес, пощадит его.
Мы не должны позволить змеиному началу умереть внутри нас, не должны его бояться, даже если оно в обличие демона угрожает нам смертельным ядом и. испепеляющим дыханием. Как и «Я», которое змей обвивает собой в убийственных объятиях, оно является частью нашего Целого, и противопоставлено нашему малому «Я», маску которого мы носим в этом сне. Нечто Иное в нас, нечто большее, чем «Я» и змей, его обвивающий, порождает и заключает в себе их обоих; именно оно одолевает демона, если в своей действительности мы осознаем в себе эту великую силу.
Она освобождает от оков смерти и отправляет поверженного демона обратно в его родные глубины, чтобы он там беспрепятственно осуществлял свою деятельность, будучи неотъемлемой частью равновесного Целого.
Для индийца, живущего согласно этим мифам, переплетение «Я» и мира, называющее себя сознанием, является обусловленной действительностью, не менее и не более реальной, чем сны. В нас есть нечто, что сплетает для нас паутину сновидений и делает их более осмысленными, чем зачастую мы можем их осознать. При всей той тьме и при всех тех ужасах, что преследуют нас, оно остается спокойным, так, что может воззвать к нам: «Хватит бояться, хватит спать! Хватит быть своим собственным отражением во сне, призрачным потерянным образом, пугающим самого себя!
Не разделяй себя на "Я" и пространство кошмара, будь целостным и пробужденным! Отбрось запуганное призрачное обличие вместе с миром, который его окружает!», – индус слышит голос, знакомый и нам, голос из глубин, который ничего не боится и взывает сквозь сон жизни; человек погружается в объятия материнского начала, осознаваемого как источник любого «Я».
