Ответ: Это очень важный вопрос. Карл Кереньи в книге «Дионис» с сожалением замечает, что академические круги так и не сумели по-настоящему воспринять «опасный танец» двух начал – Дионисийского и Аполлонического, и это учение нашло отклик исключительно на периферии академического мира. Ницше стал первым, кто вернул миру бога Диониса и предложил бинарную герменевтическую схему. В ней Аполлон и Дионис предстали как противоположные и дополняющие друг друга начала бытия и культуры. В труде под названием «В поисках темного Логоса» Александр Дугин дополнил герменевтическую модель Ницше третьим началом, а именно титаническим, или Логосом Кибелы, Великой Матери. Заметьте, что в Титаномахии происходит противостояние не Аполлона и Диониса, а олимпийских богов и титанов, порождений Великой Матери. Всякий раз, когда мы отсекаем Титаническое, мы имеем дело с «подменой», т.е. мы вынуждены переносить на Дионисийское Начало черты, которые изначально не были ему присущи. Происходит своего рода «демонизация» Диониса. Ни в одном из древних источников Аполлон не выступает как враг Диониса. Врагами Диониса выступают Титаны, разрывающие и пожирающие бога; врагами Диониса можно назвать Ликурга, Пенфея и даже, по мнению Шеллинга, Орфея. Что касается противостояния Дионисийского и Аполлонического Начал, то речь должна идти об их попеременной доминации, но никак не о поглощении или уничтожении одного начала другим.
Что дает нам триада Начал (Аполлон-Дионис-Кибела)? Она дает нам ни больше, ни меньше как герменевтику сакрального. В «Ностальгии по истокам» Мирча Элиаде представляет формы иерофании как прарефлективный язык, требующий особого рода герменевтики. В 1968 г., когда Элиаде настаивал на необходимости появления нового метода/теории интерпретации проявлений сакрального, не было создано ни одного направления, способного стать ключом к запертой сокровищнице Sacrum. Были только предпосылки. После появления книги Александра Дугина «В поисках темного Логоса» стало возможно говорить о развитии герменевтики сакрального, ибо предложенная в этом поистине фундаментальном труде модель трех Логосов, является ничем иным, как ключом, разомкнувшим молчаливые уста традиций, мифов, мировоззренческих систем, всего иероисторического процесса в целом. После выхода первого тома (пятитомного собрания) “Ноомахии” я с уверенностью констатировала, что сбываются надежды Элиаде на новый метод интерпретации проявлений Сакрального и новом мифе. Но лишь те, кто уже успели ознакомиться с названными трудами, в действительности понимают, о чем идет речь и, полагаю, не раз убедились в том, какие метафизические горизонты раскрываются перед ними посредством применения модели трех Логосов.
Вопрос: Насколько я понимаю, сейчас Вы разрабатываете новый подход к философии искусства? В новых публикациях Вы касаетесь темы красоты и пишете о трех ее типах: аполлонической, дионисийской и титанической?
Ответ: Мне не хватило решимости Джойса назвать свою книгу «Эпифании», но именно они, то есть богоявления интересуют меня больше всего. Я неустанно ищу «следы» Абсолюта, признаки его проявления, и рассматриваю само Искусство как одну из возможных областей божественного проявления. У меня есть идея написать историю искусства (для начала ограничившись авангардными течениями XX столетия) как историю эпифаний. Разве сюрреализм не являет нам «игру превращений» бога Диониса, а футуризм не позволяет услышать тяжелые шаги Титанов? Разве можно пройти мимо Алтаря, который Густав Климт воздвиг Дионису, а Фернан Кнопф – Гипносу? И разве можно не почувствовать присутствие богов и противостоящих им титанов в творениях современников – Агостино Арривабене и Одда Нердрума? Все, что уводит нас от обыденности, от профанного восприятия представляет собой наивысшую ценность. Психоаналитическим толкованиям судьбы Эдипа Царя (только на Западе люди считают уместным толковать глубокую трагедию Эдипа, вооружившись ключом от сокровищницы психоаналитической мысли) я предпочту новый герменевтический подход, вскрывающий само Сакральное. Нам должен быть безразличен инцест Эдипа и Иокасты; более опасный вопрос будет звучать так: почему Софокл отводит столь важную роль карающей длани бога Аполлона? И тема отцеубийства в трагедии Эдипа, прочитанная сквозь призму Титаномахии, обретает совершенно иные смыслы.
Вопрос: Уже в первых строках “Диониса преследуемого” видно Ваше стремление к поиску Начала, Архэ. В жизни Вы также склонны оглядываться назад, углубляться в прошлое, плыть против течения?
Ответ: Прежде всего, давайте не будем разделять перо и ум, пищущего и экзистируюшего/мыслящего. Между тем, что я пишу и тем, как я живу не существует никакого зазора – хотя бы потому, что я никогда не пишу о том, что не успела или не осмелилась прожить, то есть, пишу кровью. Поиск Начал обусловлен моим стремлением понять, откуда возникли три суровых «приговора»: о смерти бога, о конце философии и об упадке западной цивилизации. Можно принимать на веру то, что сказано такими авторитетными для меня мыслителями, как Рене Генон, Юлиус Эвола, Мартин Хайдеггер, но при этом испытывать вполне очевидное беспокойство из-за того, что ты поверил прежде, чем познал. Я обратилась к интеллектуальному наследию языческого мира. Диалог с досократиками казался мне невозможным по причине непреодолимой исторической дистанции, однако вскоре я пришла к выводу, что это не более чем иллюзия, и наше приближение к Пифагору, Эпимениду, Гераклиту и др. зависит от того, сможем ли мы отказаться от всякого “я” и ощутить миф как живую ткань иероисторического процесса. Что мы можем знать о Начале, если сами конечны? Но что-то в нас непреодолимо тяготеет к Началу, поскольку само оно безначально. То, что Гесиод мыслил как Хаос, а Гомер называл Океаном, в алхимии известно как Принцип, или Первоматерия Делания. Джаммария Гонелла указывает, что Хаос находится и в глубинах человека. Это Misterium Magnum, Великая Тайна. Вспомните слова Заратустры-Ницше «Я говорю вам: нужно носить в себе еще хаос, чтобы быть в состоянии родить танцующую звезду». Задаваясь вопросом о Начале, мы ставим на карту все. И я едва ли преувеличу, если скажу, что с этого вопроса начинается Великое Делание. Честно говоря, жанр интервью не предполагает разговора о таких вещах. Кроме того, я думаю, что в «Дионисе преследуемом» я уже ответила на большую часть вопросов, которые могут ко мне возникнуть. В эту книгу я вложила что-то большее, чем просто жизнь.
Вопрос: В таком случае, задам Вам последний вопрос. Кого Вы можете назвать своими учителями?
Ответ: Назову в порядке их появления в моей жизни: Фридрих Ницше, Юлиус Эвола, Александр Дугин, Фридрих Георг Юнгер.
Беседовал Кирилл Болдырев
Комментариев нет:
Отправить комментарий