Человек имеет органы чувств. Самих чувств пять: осязание, обоняние, слух, зрение и вкус. Человек — существо общественное, даже если не очень-то общается с иными людьми. Коммуникации человека непосредственно связаны с его всеми чувствами. Если человека поместить в эхо-комнату, где нет внешних шумов и нет новых зрительных впечатлений, то с ним происходят интересные процессы. При отсутствии внешних раздражителей, всё внимание обращается вовнутрь. И тогда человек начинает отчетливо слышать не только биение собственно сердца, или скрип костей и мускулов, но даже как движется в нем кровь, как происходит сам мыслительный процесс. Зачастую продолжительное нахождения в эхо-комнате обычного человека может свести с ума. Почему?
Вероятно, потому что ему открывается Правда о самом себе. То самое, о чем говорил Юнг: встретиться с самим собой. И встреча сия почти всегда нелицеприятна. „Встреча с самим собой принадлежит к самым неприятным“.
Внешние раздражители, таким образом, просто отвлекают от непреложной правды, сокрытой в самом человека. При их отсутствии, человек обращается в самому себе объективно. Кого-то сие делает свободным, а кого-то рабом.
Пребывание в такой эхо-комнате очень часто помогает установить контакт с Богом. Се — контакт вовне, а не диалог с самим с собой, со своим внутренним голосом, как может кому-то показаться.
Не только из иудео-христианской, но собственно из мировой духовной практики, нам известен удивительный феномен. Человек, посвящающий себя аскетическим подвигам, просветляется, т. е. ему открывается нечто трансцедентное, и не всегда внятно передаваемое человеческими словами, в коих просто не хватает понятий для описания тайн. Например, уходя в затвор, подвижник добровольно имитирует своего рода эхо-комнату. И в таком состоянии, при определенной молитвенной практике, он сподобляется откровений. Большинство подлинных пророчеств и прозрений будущего получено именно в сем состоянии. Можно предполагать, что таковые способности открываются и по причине крайнего ограничения пространства и движения. В таком состоянии все процессы начинают протекать в ином режиме, чем у обычного человека. Нам известно удивительное долголетие большинства подвижников, проживавших зачастую в очень тяжелых условиях. Похоже что в их туловищах время протекало не так, как в миру, лежащем во зле. Несомненно, циклическое время (хронос) имелось в телах подвижников, но его интенсивность заметно замедлялась. А вот линейное время (Эон) доминировало. Собственно, вполне можно утверждать, что попадая в такую самоизоляцию, человек подключается к вечности. Но вечность есть одна из категорий того, где обитает Сам Бог. Следовательно, такое состояние весьма способствует Богообщентю.
Посему и священно-безмолвие, как исихастская практика, - т. е. отсутствие звуков и речи, - является устойчивым параметром для человеческой метаморфозы.
Случай недобровольной изоляции есть тюрьма. Здесь также обостряется всё, что только возможно у человека. В лучшем случае, сие приводит в прозрению и даже исправлению. (Например, изменения Ф.Достоевского произошли именно в заключении, что вовсе не случайно.) Но, в большинстве своем, пребывание в тюрьме — негативно. Безбожники создали ГУЛаг, и феномен оного выходит за рамки пенитанцианой системы. Се — модель ада во всех его знакомых проявлениях.
Получается, что ад и рай, существующие вне времени, а в вечности, располагаются в некоем открыто-замкнутом пространстве, где всё сознание обращено само в себя. В таком состоянии человек непрестанно сталкивается с Истиной, и потому получает блаженство или мучение. Что за замкнутое пространство? Непонятно, но оно похоже на вакуум, причем мысленно может иногда прозреваться и живущим во времени и пространстве земли.
Помимо затвора, как модели эхо-комнаты, известна практика ухода в пустыню. Оное пространство — не только пространство для одиночества и медитации. Да, человек там не видит иных человеков и не общается с ними. Но он возстанавливает контакты с животным мiром, иногда даже в гротескных формах, когда дикие звери не только утрачивают страх пред ним, но и готовы с ним жить мирно и не агрессивно. Сама пустыня — не вполне нормальная жизнь, она как бы не только цивилизованная и организованная, но как бы не вполне живая. Или наоброт, примордиально-хтоническая и фактически враждебная. Оно — не пустое пространство, населенное животными, оно — обиталище демонов, кои неустанно начинают нападать на подвижника, как то мы видим из аскетической литературы. Скорее всего, пустыня (во всех своих метафорических проявлениях) — есть образ самого падшего мiра.
Если антропологически описывать состояние человека, пошедшего путем подвижника, заключившего себя в затвор или поселившегося в пустыне, то оно есть удивительное соединение микрокосма и макрокосма в одной лице. Т.е. человек заполняет все необоримое пространство своей личностью, будучи не тождественным оному, где время замедляется до самой крайности. Се — почти что физическая смерть, но не смерть, а осуществляемая жизнь, как она и должна быть.
Город противопоставлен пустыне, как цивилизованное и дикое пространство. Однако, внутри города — со всеми его звуками, запахами и событиями — может быть организован затвор, что постоянно осуществлялось в христианской (и не христианской) практике. Такое странное присутствие подвижника внутри развращенных скоплений людей и зданий, вероятно, приводит к внутренней стабилизации самой жизни, какой бы она не была.
Имитацией затвора является жизнь подвижника в пещере, где всё сведено к минимуму, но имеются отдельные звуки и запахи. Се — пространство, где время заметно замедлено, но все-таки течет своим чредом, т. к. данное пространство разомкнуто, даже в физическом смысле имея свободный выход.
Невозможно создать безмолвие в городе, изъять запахи, прекратить движение, но в силах преобразить оные, хотя бы в минимальном отношении.
Внутреннее делание — необязательно, но необходимо.
Комментариев нет:
Отправить комментарий