Тема Самофракийских мистерий и культа кабиров так подробно разработана и в академической, и в масонской, и в откровенно шизотерической литературе, что сказать тут что-то принципиально новое сложно. Вместе с тем, в ней остаётся огромное количество пробелов, невосполнимых на том материале, которым располагает современная наука, включая такие глобальные как происхождение этого культа, точное число и список кабиров, параллели этой группы божеств с диоскурами, куретами, корибантами, тельхинами и прочими, взаимосвязи с орфизмом, пифагорейством и Элевсинскими мистериями и т. д. Причём в различных аутентичных источниках приводятся настолько разные сведения, а границы пантеона кабиров настолько размыты и переплетены с другими античными пантеонами, что невозможно даже чётко перечислить, что нам вообще известно о них, а где мы имеем дело с родственными, но всё же отдельными культами. В итоге остаётся лишь хвататься за спасительную соломинку незначительных, но хорошо очерченных белых пятнышек в надежде, что в общей массе она поможет переломить хребет верблюду самофракийской тайны.
Одной из групп персонажей греческой мифологии, роднимых с кабирами, являются куреты. Функционально они, как и другие близкие группы персонажей, считаются божествами растительных сил земли. Этимология (или, как минимум, фонетика и народная этимология, рационализирующая доэллинистические корни) связывает куретов (Κουρῆτες) с корибантами (Κορύβαντεσ), диоскурами (Διόσ-Κοροι, Διόσ-Κουροι), керами (Κῆρες) и Корой-Персефоной-Аксиокерсой (Κόρη/Αξιόκερσα), однозначно включаемой в число кабиров, а может быть, более сложным путём, и с самими кабирами (Κάβειροι) — учитывая подвижность согласных в древних корнях. Тот факт, что куреты считаются изобретателями мечей, шлемов и плясок с оружием, также сближает их с кабирами, мистерии которых включали танец вооружённых юношей и бряцанье оружия, корибантами, танцующими обнажёнными со щитами и в шлемах, тельхинами, сковавшими трезубец Нептуна и серп Кроноса, и кузнецом Гефестом — любовником нимфы Кабиро и отцом кабиров. Есть и огромное количество других параллелей и пересечений.
Однако меня больше привлекла версия мифа, приведённая Антонином Либералом (II-III вв. н. э.) в книге «Метаморфозы» (Μεταμορφώσεων Συναγωγή, буквально «собрание превращений»), включающей сорок один короткий рассказ о мифических метаморфозах, совершаемых оскорблённым божеством (история XIX «Воры»):
Говорят, на Крите есть священная пещера, полная пчёл, в которой, как рассказывают, Рея родила Зевса, и является нечестием, если кто-нибудь туда проникает, будь то бог или смертный. Каждый год в определённое время видят, как из пещеры вырывается яркий огонь. Рассказывают, что это происходит, когда во время родов проливается кровь Зевса. Населяют пещеру священные пчёлы, кормилицы Зевса. В эту пещеру отважились войти Лаий (Λάιος), Келей (Κελεὸς), Кербер (Κέρβερος) и Эголий (Αἰγωλιός), чтобы набрать как можно больше мёда. Защитив всё тело медными доспехами, они набрали пчелиного мёда и увидели пелёнки Зевса, когда медные доспехи раскололись на их телах. Зевс, прогремев громом, хотел метнуть в них молнию, но этому помешали Мойры и Фемида, ибо было бы нечестием, если кто-нибудь умер бы в пещере. Тогда Зевс превратил их всех в птиц, и пошла от них порода птиц-прорицателей, каковы певчие дрозды (λάιοι), зелёные дятлы (κελεοὶ), керберы (κέρβεροι) и сипухи (αἰγωλιοί). Появляясь, они служат благоприятным и надёжным предзнаменованием по сравнению с другими птицами, так как видели кровь Зевса.
В этой истории мы можем углядеть сходство и со скандинавским мифом о мёде поэзии, и с общеиндоевропейским сюжетом об амрите, амброзии, нектаре или молодильных яблоках, а также предание о возникновении авгурий — гадания по внешнему виду, поведению, полёту или крику птиц. Кроме того, рождение Зевса, представленное здесь как ежегодное, роднит эту легенду с другими солярно-аграрными мистериями Умирающего и Воскресающего Бога, включая Гора, Таммуза, Аттиса, Адониса или Иисуса. Об этом можно рассуждать бесконечно, но мне как биологу всё-таки интереснее птицы, чем боги.
Как можно заметить по греческим словам в скобках, четыре курета являются эпонимами тех видов птиц, которыми они стали (что характерно для многих мифологических сюжетов). Причём в современном греческом языке эти слова не всегда являются общепринятыми названиями этих птиц. Так, певчий дрозд (Turdus philomelos) называется Λογγίσια (самое похожее на λάιοι слово), Κελαηδότσιχλα, Τσίχλα и Τζίκλα; зелёный дятел (Picus viridis) — Κελεός (от имени Келея), Κολεός, Καλοτύπης, Πίπρα, Πίπος, Πιπώ, Σπέλεκος, Ξυλοφάς, Ξυλοφάγος, Σαρακοφάγος, Τρυπόξυλο, Τσικλιτάρα и т. д.; сипуха (Tyto alba) — Τυτώ, Κλαψοπούλι, Ανθρωποπούλι, Χαροπούλι, Στριγγλοπούλι, Νεκροπούλι, Πεπλόγλαυκα, Μπαρμπαγιάννης, Ζαρί и Χουχουλόγεωργας (из которых только последнее имеет очень отдалённое сходство с αἰγωλιοί). Но ещё интереснее, конечно, птицы «керберы» (κέρβεροι), которые на данный момент официально так и не идентифицированы.
Конечно, это то же самое имя, что и у трёхголового пса, охраняющего выход из царства мёртвых, который связан с Самофракийскими мистериями множеством смысловых линий. Например, его очаровало пение Орфея, спустившегося в Аид за Эвридикой, а в истории, изложенной Филохором и Плутархом, с ним царь Эпира Аидоней (ср. с именем Аид) заставлял сражаться всех женихов своей дочери Коры (ср. с эпитетом Персефоны). Этимология имени Кербер (или Цербер) не выяснена. По одной из версий, оно связано с санскритским सर्वरा (sarvarā) — эпитетом одного из псов бога Ямы, через праиндоевропейское *ḱerberos (пятнистый). Другая этимология сближает Кербера с псом Гармом (др.-сканд. Garmr) из скандинавской мифологии, возводя оба имени к праиндоевропейскому корню *ger- (рычать). Античные писатели возводили происхождение слова к creoboros (пожирающий мясо), Ker berethrou (зло ямы), Κῆρες (керы, т. е. души умерших) и βιβρώσκω (пожираю), синониму слова «опасность» и др. сочетаниям, которые не подтверждаются современными лингвистами. Но, в любом случае, фонетически имя Кербер (Κέρβερος) оказывается близко к перечисленным в начале этой статьи названиям, имеющим отношение к культу кабиров, и, более того, за счёт двух букв ρ (одна — до β, другая — после) связывает слова вроде Κουρῆτες и Κορύβαντεσ со словом Κάβειροι.
Несмотря на сложности с этимологией, с самим Кербером всё относительно понятно. Но что он за птица? История, изложенная Либералом, и семантический ряд связанных с этим именем понятий говорит о том, что в индоевропейских и средиземноморских традициях она должна связываться со смертью и миром мёртвых, питаться мясом и, в частности, падалью, ассоциироваться с собаками (или, например, волками) и при этом иметь отношение к пророчествам. И первый, кто приходит на ум, — это, конечно же, ворон (Corvus corax), настолько тесно связанный благодаря своему образу жизни с войной, смертью и загробным миром, насколько это можно вообразить, причём по всему своему ареалу — от Ирландии до Камчатки и от Ближнего Востока до Скандинавии (где, кстати, вороны Хугин и Мунин сопровождают бога войны Одина, как и волки Гери и Фреки, тогда как у североамериканских индейцев ворон, как и луговой волк койот, часто является демиургом, трикстером и культурным героем). По всему миру он имеет и славу «вещей птицы» начиная с Эпоса о Гильгамеше, где он становится свидетельством завершения Всемирного потопа, и до наших дней, сохранивших связь слова «накаркал» с дурными пророчествами. В греческой мифологии он сопровождает Кроноса (Κρόνος), а также Аполлона (вспомним, что куреты, по некоторым версиям, считаются детьми Аполлона и нимфы Данаиды, а корибанты — детьми Аполлона и музы Талии или же Коры-Персефоны; что в честь победы в Пелопоннесской войне лакедемоняне принесли в жертву храму Аполлона в Дельфах две золотые звезды, символизирующие диоскуров Кастора и Поллукса; что девятерых тельхинов убил Аполлон в образе волка, либо что он наслал потоп на остров Родос, где они жили; что центром мира древние греки считали город Дальфы, где находился Дельфийский оракул — наиболее почитаемое святилище, в котором от имени Аполлона давали пророческие ответы; наконец, что белого ворона Аполлон отправил следить за своей возлюбленной Коронидой — Κορωνίς — и их сыном Асклепием). Не будем забывать и о том, что в греческом языке ворон называется Κοραξ, Κοράκι, Κόρακας или Κλόκαρος, что (как и многие другие индоевропейские названия этой птицы) не только является звукоподражанием его голоса («карканья»), но и фонетически схоже и со словом Κέρβερος, и с другими уже упоминавшимися здесь словами «кабирского мифа».
Единственный момент, который может немного подпортить общую картину: Антонин Либерал пишет о том, что эта птица, как и три другие, «служит благоприятным и надёжным предзнаменованием», тогда как ворон чаще связывается с дурными предзнаменованиями. Это вызвано реакцией воронов на предстоящее изменение погоды: перед штормом они проявляют явное беспокойство, c характерным криком мечутся из стороны в сторону, из-за чего ворон приобрёл репутацию вестника бури, ненастья как в прямом, так и в переносном смысле слова. Однако, во-первых, некоторые традиции не ограничивают ворона именно дурными пророчествами (например, в тибетской рукописи IX века говорится, что ворон, будучи посредником между богами и людьми, может, издавая различные звуки, предсказывать в том числе и положительные события, такие как удача или прибытие друга). Во-вторых, направлением своих криков ворон, согласно многочисленным поверьям, мог указать не только время предстоящей беды, но и сторону, с которой её следует ждать, — а предупреждён — значит, вооружён, поэтому «дурное» предзнаменование человек мог обратить себе на пользу.
Думаю, сказанного достаточно, чтобы с высокой уверенностью утверждать: загадка «птицы-кербера» раскрыта. Чего, увы, нельзя сказать о многих других вопросах, связанных с Самофракийскими мистериями...
Комментариев нет:
Отправить комментарий