Один говорит Ланселоту: "Холодно с Вами".
Другой: "Зима будет долгой". И надевает зимнюю шапку.
Почему?
Потому что правление Дракона гарантировало теплоту и прочность горизонтальных связей. Все люди были равны в своем статусе жертв и втайне жалели друг друга ("чтоб тайная струя страданья согрела холод бытия"). Холод был вовне и порождал в людях тепло.
Пришел Ланселот, и разъединил людей. Отныне каждый может собой распоряжаться. А это и есть холод. Свобода - это зима. В этом проблема! Зиму внутри люди долго не выдерживают. Поэтому ищут нового Дракона.
-----------------
Михаэль Шрайбман: Почему не так просто убить дракона?
В 1988 году на большой экран вышла кинолента "Убить дракона" - притча режиссёра Марка Захарова, созданная по мотивам пьесы Евгения Шварца «Дракон». Этот фильм стал культовым в позднем СССР и его быстро разобрали на цитаты.
Недавно знакомый востоковед написал:
"В киноленте "Убить Дракона" особенно хороша предпоследняя сцена. Один говорит Ланселоту (освободителю города от дракона): "Холодно с Вами". Другой: "Зима будет долгой". И надевает зимнюю шапку.Почему? Потому что правление Дракона (диктатура - прим.) гарантировало теплоту и прочность горизонтальных связей. Все люди были равны в своем статусе жертв и втайне жалели друг друга ("чтоб тайная струя страданья согрела холод бытия"). Холод был вовне и порождал в людях тепло. Пришел Ланселот, и разъединил людей. Отныне каждый может собой распоряжаться. А это и есть холод. Свобода - это зима. В этом проблема! Зиму внутри люди долго не выдерживают. Поэтому ищут нового Дракона".
Такова весьма распространенная точка зрения, с которой согласятся как многие либералы (сторонники рынка и приватизаций), так и многие этатисты (сторонники мощного государства, контролирующего общество). Единственная проблема этого взгляда в том, то он является ошибочным.
Эффект диктатуры (по крайней мере тоталитарной диктатуры, когда авторитарный бюрократический аппарат контролирует не только решение политических и административных вопросов, но и идеологию, и экономику), - эффект, отмеченный исследователями, прямо противоположный. Андрей Ланьков, один из ведущих современных специалистов по Восточной Азии, указывает на то, что северные корейцы куда более атомизированы и конкурентно ориентированы, чем южные. Им труднее договариваться друг с другом о чем-либо, и они куда чаще вступают в конфликты.
Казалось бы, должно быть наоборот. Ведь у северян коллективизм - официальная идеология. Все должны объединиться и совместно работать, исполняя государственные планы. Или (как в приведенной выше цитате) люди должны жалеть друг друга как жертв. Увы, на практике террористическое государство прерывает и разрушает горизонтальные связи между индивидами. ("Мы живем под собою не чуя страны, наши речи на 10 шагов не слышны", как в стихотворении Осипа Мандельштама). Итог - растущая атомизация.
Люди боятся говорить друг с другом откровенно, так как опасаются доноса. Невозможно создать независимую инициативу, защищающую права работников на предприятии, права жильцов в своем районе, нельзя выпускать собственную небольшую газету. Все это становится опасно. Конечно, еще остается надежда - в больнице или в тюремной очереди люди могут испытать чувство солидарности. Но почти все навыки горизонтальной добровольной самоорганизации утрачены.
Принудительный вертикальный коллективизм государства ведет к индивидуализму, к растущей неспособности людей к братским, горизонтальным отношениям. Бюрократия замыкает на себя все общественные связи, хотя, разумеется, какие-то дружеские и родственные связи все равно сохраняются. Хочешь чего-либо добиться - заручись поддержкой руководства, чиновника: пиши жалобы на соседей, врубающих громкую музыку по ночам, или попытайся убедить начальника в своих достоинствах и квалификации, чтобы он дал тебе повышение.
Сказанное не означает, что в обществе нет других атомизирующих сил, способных разделять людей. Они тоже существуют. Когда тотальное государство обваливается (полностью или частично), его чиновники начинают быстро приватизировать куски собственности, торговать или даже создавать СП с иностранными дельцами. Общество накрывает новая волна атомизации - рыночно-конкурентной - теперь каждый сам за себя. Кажется, государство отпустило всех на волю... точнее на мороз, предварительно сняв с людей штаны, подобно приватизаторам 1990-х, уволивших миллионы работников. Выживайте, как хотите, конкурируйте меду собой за сжимающиеся ресурсы, за рабочие места... и да, можете при этом болтать о чем угодно - всем плевать. После припадка такой "свободы" (на практике она стала к тому же формой зависимости большинства от мириад местных мафий) многие захотели прежней диктатуры: там хотя бы имелся хоть какой-то порядок; зарплату - часто скудную - все же платили регулярно.
То, что с точки зрения либералов является свободой, имеет так же мало общего со свободой, как тоталитарное государство - с коллективизмом.
В антиутопии Карин Бойе "Каллокаин" как тоталитарный строй обвиняют именно и прежде всего в том, о чем пишет Ланьков: в анти-коллективизме, разрушении солидарности между людьми. Эта критика тоталитаризма сторонниками трудового самоуправления (антиавторитарного социализма или коммунизма рабочих советов) совершенно не похожа на критику либералов.
К сожалению, процесс социальной атомизации очень сложно обратить вспять. Как это сделать?
Единственное место, где это можно сделать - мир самоуправляющихся человеческих общин - от собрания жителей, борющегося против разрушения парка или регулярных собраний работников, контролирующих фабрику (с выборным Советом, осуществляющим оперативное управление, чьих делегатов можно переизбрать в любой момент, если они начнут действовать против воли коллектива), до некоторых израильских кибуцев или современных германских коммун, где коллективы сообща владеют средствами производства и жильем.
Этот мир чем-то напоминает Афины с их властью народного собрания, только он очищен от позорного рабовладения и от неравенства мужчин и женщин. Личность не скованна страхом и террором, ее воля не разрушена бюрократией, она может выражать себя, спорить, заключать союзы и предлагать коллективу свои проекты. Но она выражает себя, прежде всего, через общее, формируя сообщество с помощью силы слова, силы идеи, к которой она привлекает внимание других.
Согласно определению историка Игоря Сурикова, это - логос-в-полисе, человеческая вселенная, в которой личность растет вместе с массой, вовлекая в свои планы других с помощью слова. В Афинах она формировалась несколько столетий, пока демос - преимущественно трудящийся народ города и села - упорно боролся с олигархами за право управлять городом с помощь народных собраний, выковывая таким способом навыки солидарности и самоуправления. Когда во время Кронштадтского восстания 1921 года Временный революционный Комитет (ВРК) принимал свои решения, он по всем ключевым вопросам советовался с собраниями городских секций и командами военных кораблей.
В своих работах "О революции" и "Vita aсtiva" один из крупнейших философов 20 столетия, Ханна Арендт прямо противопоставляет идею возрожденного греческого полиса атомизирующей общество власти бюрократии (как бюрократии современного государства, так и менеджменту корпораций).
Мир трудового самоуправления не лишен противоречий и конфликтов, он далеко не идеален, но он - лучший из миров, открытых человечеством, поскольку несет в себе одновременно личную свободу и тепло межличностной солидарности.
Этот мир ненавистен либералам, поскольку он отрицает конкуренцию и наемный труд, и он ненавистен крепким государственникам (этатистам), поскольку отвергает бюрократический аппарат государства. Он так и остался невидим для режиссера киноленты "Убить Дракона", Марка Захарова.
Michael Shraibman
ОтветитьУдалитьКак раз эффект диктатуры, по крайней мере тоталитарной, отмеченный исследователями, прямо противоположный тому, что Вы описали. Андрей Ланьков указывает на то, что северный корейцы куда более атомизированы и конкурентно ориентированы, чем южные. Казалось бы, должно быть наоборот, у северян коллективизм - официальная идеология, как и в СССР. На практике террористическое государство прерывает и разрушает горизонтальные связи между индивидами, от попыток создания местных социальных инициатив, до части близких связей ("мы живем под собою не чуя страны, наши речи на 10 шагов не слышны"). Итог - растущая атомизация. Принудительный вертикальный коллективизм государства ведет к индивидуализму, к растущей неспособности людей к братским горизонтальным отношениям, так как бюрократия замыкает на себя все общественные связи. Конечно, какие-то дружеские и родственные связи все равно остаются, но вот так. Это не означает, что в обществе нет других атомизирующих сил. Они тоже существуют. Когда тотальное государство обваливается (полностью или частично), его чиновники начинают быстро приватизировать куски собственности, торговать и создавать СП с иностранными дельцами. Общество накрывает новая волна атомизации - рыночно-конкурентной. Хотя при этом террор верхов может ослабеть, но и это не всегда происходит - по описанию Ланькова современная Северная Корея, где происходят рыночные реформы напоминает смесь СССР начала 1950-х гг и России начала 1990х. Отсюда, между прочим, следует любопытный вывод - до какой степени вообще можно индивидуализировать общество. В анти-утопии Карин Бойе, Каллокаин, тоталитарный строй обвиняют именно и прежде всего в том, о чем пишет Ланьков, в анти-коллективизме, разрушении солидарности между людьми. И этот процесс очень сложно обратить вспять.
Парадокс именно в том, что атомизация - продукт тоталитарной диктатуры. Это великолепно видно на примере двух Корей. Тоталитарный режим атомизирует людей даже больше, чем рынок, не смотря на все крики о коллективизме. Другое дело, что рыночные реформы, когда они приходят вслед за тоталитарным строем, добавляют новую волну атомизации.
Vladimir Emelianov
УдалитьМихаил Шрайбман, Ваша точка зрения понятна, но неверна. При диктатуре жить тепло, она сплачивает людей, уравнивает их в статусе жертвы и делает сострадательными друг к другу при интимном общении. Стоящие в одной тюремной очереди уже почти родные. Те же люди могут оклеветать друг друга в кабинете следователя, боясь пыток. Но друг другу они активно помогают. Об этом все мемуары сталинского времени. Да и при Брежневе очень помогали.
Michael Shraibman
УдалитьVladimir Emelianov, это ничем не подтверждается. Конечно, люди могут испытывать солидарность к другим пострадавшим, и никто не говорит, что им вообще друг на друга плевать. Особенно, когда стоят в очереди в тюрьму. Так же и у больных возникает солидарность и взаимоподдержка в больнице. Слава богу, тотального исчезновения солидарности нет. И тем не менее, принципиально то, что при тоталитаризме разрушаются горизонтальные связи, теряются навыки межличностного взаимодействия. Во-первых, наши речи на 10 шагов не слышны - страшно говорить о чем-либо с незнакомыми людьми, да и со знакомыми-то стремно. Люди утрачивают доверие друг к другу. Во-вторых, при тоталитаризме нет никаких институтов гражданского общества и нет никаких или почти никаких систем горизонтальной самоорганизации трудящегося населения. Любая попытка создать кооператив, рабочий союз, защищающий права трудящихся, или независимую газету, карается тюрьмой. Многочисленные навыки горизонтальной самоорганизации уничтожаются. В итоге получаем общество рвачей, волков-одиночек, эгоистов, которое и отмечено в СССР и которое Ланьков обнаружил среди северокорейцев.