Аудио - https://www.youtube.com/watch?v=pmp4XQ1oEbo
Сказки приведены по указателю Берёзкина (https://www.ruthenia.ru/folklore/berezkin/l108.html), но они в данном случае повод для рассмотрения трансформаций инициационных мифов в послеинициационную эпоху.
453. Удмурты. Зайчиха велит Зайчатам отпирать дверь лишь на ее голос; Волк произносит те же слова грубым голосом; в следующий раз говорит тонким голосом; Зайчата отпирают, Волк их съедает, один выскакивает в окно, задев ушами закопченую раму; Волк успевает откусить ему хвост; поэтому у зайцев черные кончики ушей и короткий хвост.
Тут уже просто этиологический миф. Оживления нет. В сказке ничего инициационного уже не осталось, но как мы помним, к инициационной сказке всегда прикручены этиологические мотивы, они здесь остались. Эта сказка воспринимается уже не как сказка о пожирателе, а это уже чистая этиология: от чего заяц таков, каков он есть (чёрные кончики ушей и короткий хвост). Была ли у удмуртов оригинальная инициационная сказка, вроде бы у финно-угров как мы помним, они были. Хотя возможно, что этот сюжет пришёл вместе с русскими, а уже на местной, иноэтничной почве он превратился в этиологическую сказку. Чтобы это было инициационной сказкой, нужно чтобы или этот спасшийся или зайчиха убили волка и выпустили зайчат. Чтобы это стало королевской сказкой или сказкой о первопредке клана Зайца нужно, чтобы этот зайчонок, он, кстати, меченый, стал первопредком и совершил несколько подвигов или как минимум нашёл или сделал себе жену. То, что он меченый дважды - и хвостом и ушами. Если это этиологическая сказка, то спасения для тех зайчат нету, в противном случае должны остаться два вида зайцев - с куцыми хвостами и с обычными. Все последующие зайцы происходят от этого куцего. И таким же образом устроена и этиологическая сказка у бушменов и других народов традиционной культуры, потому что дальше не могут возникать боковые ветви. И такая сказка должна выводить на инициацию: всем нужно проходить ритуал, в котором всем членам клана зайца нужно сделать куцый хвост и чёрные уши. Уши нужно чернить или купировать или делать отметину на ушах.
454. Коми. В отсутствие матери волк съедает козлят; младший козленок спасается и все рассказывает, коза распарывает волку брюхо, оттуда выходят козлята.
Интересно, что уже на стадии охотников коми спасается младший, да, он вроде бы не подлежит инициации по возрасту. Это вроде бы закладывает некоторую цикличность, когда подрастёт его поколение он тоже будет инициирован. Но именно отсюда вырастает мотив того, что младший лучше своих старших братьев и именно ему предназначен трон в королевской сказке. Это продуктивный ход для сюжета, который получит распространение в героической сказке - сюжета о чудесном спасении. Мы помним ещё по “Мифу о рождении героя” Отто Ранка, что обязательный элемент истории героя это его чудесное спасение чаще всего во младенчестве в тех условиях или обстоятельствах, когда всех убили, а он один выжил (избиение младенцев, змеи в постели Геракла, корзинка Моше и Саргона Древнего). Чудесное спасение у нас есть и в инициационной сказке - пожиратель всех пожрал, осталась одна коза, которая родила в горах близнецов, они выросли и пошли убивать пожирателя. В дальнейшем это получает развитие в сюжете, в котором герою (а это уже полноценный герой) вскоре после рождения суждена неминуемая гибель и он оказывается в тех условиях, в которых все остальные погибли и / или погибли бы, если бы сейчас они оказались в тех же самых условиях. Это испытание не только для него одного, а для всех, но только он именно потому что он герой полукровка, может его пройти и проходит, а любой другой в этой ситуации не выжил бы / не выживет окажись он там сейчас или когда бы то ни было в будущем. Это и история Геракла, которому Гера подсунула двух змей в кровать и он их обоих задушил (да, безусловно это заимствованная у египтян иконография Гора Младенца, но тем не менее), это и Персей, которого вместе с мамой положили в ящик и отправили в море. Это и часто встречающийся в королевских сказках и династических легендах сюжет, в котором младенца уносят в лес и он там выживает то ли благодаря помощи тому, кому было поручено отнести туда, то ли благодаря помощи разного рода животных (капитолийская волчица выкормившая Ромула и Рема, голуби спасшие Семирамиду и т.п.). Тут ещё необходимо отметить и определённое умонастроение населения, история послужившая основой для картины Альма-Тадемы “Наводнение в Бисбосе в 1421 году” не стала основой для династической легенды, поскольку 15 век это уже начало рационализма (значительный процент верующих вымер в Чёрную Смерть) и ребёнок выживший в этом наводнении прожил вобщем-то обычную жизнь и умер не совершив ничего героического. (https://kulturologia.ru/blogs/030620/46542/)
Подобного рода мотивы могут встречаться и в инициационной сказке, но она адресована для всех. Все умерли и через какое то время все / почти все ожили. В инициационной сказке может быть так, что один спасся и только он становится эпонимом для настоящих людей (нашей фратрии или нашего племени), а все остальные вышедшие из монстра в силу того, что побывали внутри пожирателя изменили свои качества (те, кто провели внутри больше времени - стали чёрными, другие - белыми, третьи - какими то ещё), а самый главный среди всех них - основатель именно нашего рода. В сценах чудесного спасения Моше и Саргона Древнего гибель других людей не прописана однозначно, но она подразумевается именно тем, что любой другой оказавшись на этом месте умер бы. История с корзинкой плывущей по воде предполагает разливы Нила и Евфрата соответственно, как любой разлив они приводят к человеческим смертям, но с точки зрения керигмы повествования они здесь не принципиальны, хотя можно предполагать, что во время этого разлива гибли и другие люди. К этой категории относятся и разнообразные верования о том, что какой то человек в прошлом выжил, хотя его посчитали мёртвым - это и история Плантаров в San Graal, Sang real, основанная на чудесном спасении Сижибера 4го, хотя там он не очень младенец, он неудачно сходил на охоту с дядей. В какой то мере сюда примыкают и легенды (у них немного другой генезис, но они близки к рассматриваемым нами) о том, что известный человек не помер, а либо ушёл куда то доживать свои дни (Александр 1 в монастыре или Пушкин внезапно стал Александром Дюма). Эти легенды разной степени достоверности и народности. При этом мы должны понимать, что инициации это возраст 12-15, они уже в возрасте того самого Сижибера 4го. Чудесное спасение героя подчёркивает и подтверждает его чудесность. Это легитимация по факту: раз выжил, значит, герой. Отметим грань между инициационной и героической сказкой. В инициационной сказке младший спасся, а потом всех тех оживили, а этот так и остался неинициированным и он скорее глуп (кроме тех случаев, когда он же и является спасителем проглоченных, как те самые два брата близнеца, которые рождаются у беременной женщины, спасшейся в горах). Задача спасителей не просто победить монстра. Это не героическая сказка, это не “погнали наши городских”, они должны распороть монстра и выпустить всех проглоченных, монстр при этом вполне может выжить, более того он должен выжить, для того чтобы на следующий раз прийти снова, как это и было в австралийской сказке, в которой старик превратился в собаку и всех пожрал, а потом ему распороли брюхо, всех выпустили, он снова превратился в старика и ушёл дальше. Это как бы эталонная инициационная сказка: в какой то момент времени появляется пожиратель, пожрал тех, кого нужно пожрать, потом взял их выпустил и ушёл своей дорогой до следующего года. Это логика инициационной сказки. Тут никто не сбегает, пожиратель пожрал всех, кого нужно было пожрать. Дальше появляется мотив чудесного спасения, а инициационный мотив на его фоне забывается. Для инициации важно, чтобы все дружно, стадом шли сюда, потом туда, потом три дня в мужском доме, членами померялись, затем засыпаем, а наутро просыпаемся уже мужиками. И так бы жизнь бы шла и шла. Это путь общей судьбы. И вот тут вот, в какой то момент появляется мотив чудесного спасения, который становится возможен в сказке, когда есть концепт личной судьбы. Пока была инициационная сказка - пожиратель всех пожрал, а затем спаслись те, кого спас спаситель, а остальные погибли физически или метафизически (мифоритуально). Все мотивы чудесного спасения это легитимация по факту, также как Ной с детьми, а остальные утонули. Акцент переносится с общего пути на путь личный, на личную судьбу. Причём в этом состоянии я бы определил личный путь не как “до”, о котором я говорил раньше, говоря об общем пути для всех, а именно как “дао”. Я хотел бы различить “дао” и “до”. Дао - это некий космический процесс, который непознаваем как вечное круговращение судеб, а до - это намного более формализованный путь, который записан в кодексах типа Бушидо. Из-за природных катаклизмов или нашествия противников и гибели носителей и хранителей традиции появляются люди, которые в силу этих обстоятельств не проходили инициацию, её в нынешних условиях невозможно провести. И вот появляется кто то кто не смог пройти инициацию по тем или иным причинам или имел её в виду. Кто мог не пройти инициации? Например, прокатилась война, погибли мужчины и жрецы, которые участвовали в инициации. Кому инициировать мальчиков? А некому. Скорее всего по памяти могут воссоздать некоторые ритуалы, но это уже будет выглядеть как “мне по телефону напел Цеперович”. Второй вариант - этническая метисация, когда отчимами этих мальчиков становятся захватчики, а у тех инициаций либо нет, либо они другие. С ИЕ инициацией вообще ничего не понятно. Хотя можно предположить, что ИЕ могли брать шкуру или труп лошади, в него клали подростка, а потом он оттуда должен был выйти или сам или с посторонней помощью. Могли. Но, с другой стороны, у нас никаких доказательств этому нет. Более того, у нас нет текстов, которые каким либо образом нам на это намекали. Есть сцепка с кентаврами (то, что мы говорили о троянском коне), но это почему то фиксируется в одном, достаточно узком регионе, а для общеИЕ мифоритуального комплекса хотелось бы большей широты ареала. С другой стороны мы понимаем, что ИЕ это скотоводы и соответственно у каждого стойбища свои обычаи, большинство из которых не дожили до письменного времени, их следы могли сохраниться в языке, а обычаи и ритуалы не дожили. Либо у адстрата тоже проблемы с инициациями потому что их жречество и их мужчины тоже погибли в этой войне. Если это кровопролитная война - и субстрат и адстрат не помнят и им обоим “по телефону напел Цеперович”. При этом у человека появляется некая личная судьба, она появляется у тех выживших природных и человеческих катаклизмах. Прежде всего можно вспомнить Черноморский потоп и ИЕ инвазию и войны между племенами на уровне Месопотамии. Как мы помним, в Месопотамии с инициационными ритуалами было плохо. Ещё у шумеров с инициациями всё было хорошо, у них были два патрона инициаций условно отождествляемые с Гильгамешем и Энкиду, потом приходят аккадцы и заполировали шумерские инициационные мифы в метисный эпос и инициации обсыпались, поскольку для оседлого человека непонятны аккадские инициации мальчиков, угоняющих стада у соседей, шумерские земледельческие инициации забыты, потому что жречество сильно прорежено волнами аккадских миграций. И всё. А дальше появляется концепт личной судьбы, который затем проявится в астролатрии и астрологии. У выживших уже есть зачаток личной судьбы, поскольку их жизнь и их судьба отличается от жизни и судьбы тех, кто погиб. Более того легитимация по факту указывает на то, что в случае поражения в войне прежние боги и прежние ритуалы (в т.ч. и рассматриваемые нами инициационные) не помогают и нужно придумать что-то другое. И важно, что это рождение личной судьбы происходит в том возрасте, когда дети открыты миру и способны воспринимать мир таким каков он есть на данный момент, а не таким, каким он был ранее, когда эти инициации и другие ритуалы были в узусе. Потому что гибель воина, уже проинициированного, например, гибель в бою, она вполне естественна, например, защищая своё селение при инвазии или при нападении на соседа, это тот путь До, который прописан в мифе о первопредке, который воевал с соседями и погиб сражаясь за что-то. А здесь это дети, которые уже не проходили инициации, но одни из них погибли, а другие нет.
В дальнейшем на концепт личной судьбы накладывается представления о чудесных людях, которые становятся шаманами, жрецами, королями.
С королями совсем просто, поскольку королевские концепты не везде встречаются. Он есть Африке, и прежде всего в Зелёной Сахаре и в её производных, на Ближнем Востоке, в Европе. Но его почти нет в Северной и Северо-Восточной Азии, там шаманский концепт. В Индии и Китае он явно привнесён вместе с ИЕ (в Китай - вместе с ИЕ династией Шан-Инь). Австралия - нет, Океания - почти нет, там сложно, хотя есть разного рода короли Гавайев и др. архипелагов, есть вожди маори, у них королевский концепт может формироваться под влиянием из Китая и Индокитая и Филиппин, а затем и под европейским влиянием, поскольку европейцам удобнее было иметь дело с одним королём, чем с советом старейшин или противоборствующими жреческими кланами. Да, при миграциях должен быть вожак, который скажет: “Так, ребята, кто со мной, я знаю что там, за тыщу миль отсюда есть свободный островок”. (Понятно, что дальше срабатывает ошибка выжившего, потому что многие до того островка не доплывут или, если островок не очень то и свободный, погибнут в стычке с аборигенами или соседями) В дальнейшем это циклизуется в генерализованный образ Мауи, хотя сам Мауи в нынешнем виде скорее всего плод работы этнографов, которые соединили разнородных первопредков в единый цикл героя. И два островка королевской власти - Месоамерика и Инки. У инков вроде бы королевская власть появляется спонтанно, их ареал самодостаточен и не имел значительных контактов с Месоамерикой. Правда, представления о королевской / вождеской власти могли приплыть и из Океании. Есть некоторая вероятность, что месоамериканские культуры нашей эры генетические происходят от культуры маундов, от того самого мегалитического следа в Северной Америке, которая в дальнейшем распространилась на долину Мисиссипи и в Месоамерику. Вождества в других регионах представлены достаточно слабо. Мы не знаем вождеств Америки в спокойное время. Этнографы побывали там во время значительных этнотрансформационных процессов, поэтому те вождества, которые мы видим в их полевых исследованиях уже в значительной степени претерпели воздействие европейцев. А в более стерильных регионах, например, в Амазонии с вождествами очень плохо. Итак, мы видим, что концепт королевской власти ареален.
Со жречеством и магами сложнее. Понятно, что люди с особыми способностями в магии рождаются всегда, в популяции всегда есть люди со способностями, которые можно обозначить как магические. Но в пределах инициационной сказки они не выделяются. Да, тот у кого есть способности в магии в процессе инициации ведут себя несколько более по-другому, чем магглы и в жрецы это безусловно фиксируют, но будут ли они помогать такому магу или мешать зависит и от культуры и от текущей ситуации и такая реакция не может быть как-то формализована в некую общую модель. Дальше они могут стать магами, шаманами, жрецами, но их способности должны быть реализованы и подтверждены в его последующей жизни после прохождения инициации. А инициацию он всё равно должен пройти. Вне зависимости от того кем ты станешь - Бештом или Острополером, но ты всё равно должен быть обрезан.
Ситуация: пошли мальчики на войну, выжило двое из 18 ребят. Почему они выжили? Их магическая сила, их мана больше, чем у тех, кто погиб. Это та самая легитимация по факту. В дальнейшей же жизни человек может стать жрецом, магом или заниматься совершенно обыденными делами используя те или иные свои способности. Всё зависит от логики которая задаётся в рамках каждой конкретной культурной традиции и как карта ляжет. Можно сказать и “раз они выжили, то они такие святые” и их можно даже короновать при прочих удобно сложившихся обстоятельствах, а можно сказать, что они выжили потому что они колдуны и даже сказать, что они сгубили всех остальных, чтобы самим остаться в живым (по типу заместительной жертвы) и их могут убить по обвинению в том, что они использовали колдовскую силу, чтобы выжить там, где все остальные погибли. Тут возможны варианты. То, что вернулся с войны не является обязательным условием того, что это будет оценено или воспринято хорошо односельчанами. Хотя чисто демографически понятно, что раз численность мужчин уменьшилась, то хоть кривой, хоть косой, а всё равно будет полезен и станет желанным мужем или хотя бы отцом для детей. Но в любом случае, раз он выжил - у него есть некая чудесная сила или же её больше, чем у невернувшихся. И это всё может быть реализовано после инициации.
Во многом из-за этого реинкарнационные мотивы уходят. Перинатальная смертность особенно в тех случаях, когда люди стали жить более скученными сообществами (в протогородское время) становится высока и собственно реинкарнационные мотивы выживают в этой протогородской цивилизации как раз в верованиях связанных с детьми, которые умерли в родах и в скорости после. Если ребёнок умер до инициации, то в этой логике он (и только он) должен родиться ещё раз и всё-таки пройти инициацию, а все остальные отправляются в загробный мир уже навсегда. Инициационные мотивы в какой-то мере вытесняют реинкарнацию, хотя, если судить по погребальной керамике, реинкарнация спокойно доживает до предисторического времени (такими маркерами могут быть шаровидные амфоры, воронкообразные и колоколообразные кубки) и в дальнейшем это мы видим в широком космическом контексте в Греции и Индии и не очень понятно кто у кого заимствовал греки у индусов или наоборот. И как только у нас появляется представление о личной судьбе инициационные мотивы забываются и если в традиции остались достаточно сохранившиеся представления о всеобщей реинкарнации, они в дальнейшем выживают.
А инициационные мотивы в мифах забываются, теперь внимание слушателя / читателя сказки переносится с тех, съеденных козлят, на спасшегося, тогда как в инициационной сказке они должны быть вытащены из брюха пожирателя и ожить. Внимание переносится с ним на того единственного спасшегося козлёнка, он теперь - герой и он герой именно потому, что он спасся. Он становится сыном иномирца, тогда как остальные - дети смертного и у него есть чудесный родитель, который в той или иной мере помог, а у всех остальных - обычные и именно поэтому их и съели. По этой логике устроен не только мотив избиения младенцев, но и миф о пожирании детей Кроном. Крон всех пожрал, а Зевса подменили камнем, поэтому он самый главный из богов. Да, у нас есть отдельные культы проглоченных богов Ареса, Деметры, Посейдона, Аида и других, да, они важные в какой то мере, но акцент переносится с этой проглоченной Кроном “мелочи пузатой” на Зевса, на того единственного, кто не был проглочен именно потому, что он не прошёл эту инициацию. Он чудесен и могуч и велик и обладает некоей особой маной именно благодаря тому, что он сохранил свою самость и не был проглочен, и именно потому, что он эту инициацию в животе Крона не проходил. И тут концепт судьбы проявляется в том, что он не то, чтобы не хотел её проходить, но судьба так распорядилась, что Рея всех дала проглотить, а вместо него подсунула камень. Судьба это то, что происходит вне его воли и вне его возможностей её изменить. Хотел ли Зевс быть проглоченным вместе с другими своими братьями и сёстрами? А фиг его знает. Рея его взяла, положила в пещеру, а Крону дала камень.
Хочется подчеркнуть, что именно отказ от инициаций является не только порождает концепт личной судьбы, но и является моментом рождения человеческой самости.
И от этого чудесного спасения начинает развиваться героический цикл и он очень удачно совпадает с развитием венерианского цикла, который возникает то ли на основе героического цикла, то ли одновременно с ним, во всяком случае они прорастают друг в друга. И сразу же вырастает венерианский цикл. Почему? Рождение самости дало всплеск (в историческом плане, это происходило не течение жизни одного человеческого поколения, какой мы наблюдаем в науке за последние 100-150 лет), это тысячелетний всплеск, тем не менее, как только уходит инициация и рождается самость и человек по-тихоньку начинает думать своею головой, а не шаблонами традиции, сразу же появляется потребность в накоплении своего индивидуального опыта и в передаче индивидуально накопленных знаний. Передача знаний вобщем-то всегда индивидуальна, потому что у каждого (и у учителя и у ученика) есть свой собственный опыт, но индивидуального опыта в традиционной культуре быть не может. У человека в традиционной культуре должны быть общие навыки и общие знания, но ему знать не надо, у него всегда есть тот, кто ему скажет как надо делать и этим кем-то не обязательно должен быть вождь, жрец, шаман или маг, а ему могут подсказать сны, духи, предки, природные изменения, Например, орехи созрели - значит подходит время орехового спаса. Яблоки созрели - что нужно делать? - То же, что мы делали в прошлом году во время созревания яблок. И в прошлом и в позапрошлом и т.д. году. Например, сидр делать. В этом смысле не нужно думать, потому что ему кто-нибудь подскажет. А в моменты слома традиции человек начинает по-тихоньку думать головой, включает думалку и начинает создавать новый опыт и новые знания и передавать эти опыт и знания дальше. И мы видим и появление письменности и истории как таковой. В это время формируются истории о приключениях героя, которые передаются просто охотниками на привале. Сказка про представителей трёх народов, которые мы читали в цикле о Небесном Охотнике - эвенк, тунгус и удэгеец пошли на охоту на медведя. И дальше сюжет про то, что один из них перезаряжал. На привале он расскажет свою историю и истории, которые они слышали.
Появляются понятия о судьбе, случае и вариативности, которой не было в традиционной культуре. В это время появляется письменность. Для письменности нам необходим автор, человек, который захотел это записать, захотел передать нечто особенное, что он нашёл, открыл, подсмотрел или к какому выводу он сам пришёл. Необходима новая информация, которая пришла ему или от духов или сам о ней додумался. Нужно авторское отношение, даже если речь идёт о культовом тексте, например, о споре Зимы и Лета или о споре Плуга и Мотыги. И в этом смысле интересна шумерская диалогичность. И необходимо авторское отношение, потому что даже записывая культовый текст, автор / переписчик соглашается с этой версией, а не с какой-либо другой, которая функционирует в культовой практике. Также появляется среда, такие же сумасшедшие и больные, которые могут расшифровать то, что он написал. И самое главное, нужна традиция записывать. А нет традиции записывать - нет записей. Привычка держать всё в уме приводит к тому, что из умов всё выпадает.
В это время интерес обращается к спасшему козлёнку, а судьба съеденных нам уже неинтересна, их съели и всё, в отличие от инициационного мифа, в котором их спасают. На судьбе спасшегося формируется героический цикл и в это же время формируется и получает значительное развитие цикл трикстера. Складывается королевский цикл и цикл мага / колдуна. И в это же время появляются систематические наблюдения Венеры и на их основе формируется венерианский цикл. Не то, чтобы Венеры не было известно ранее, у нас есть круг мифов, в которых есть поединок двух братьев или поединок старого и молодого персонажей, которые хорошо укладываются в венерианский цикл. Люди время от времени видели блуждающую звезду то утром, то вечером, но для того, чтобы понять, что это одна и та же звезда нам нужно делать записи и фиксировать её появления каким либо образом. Например - столько то дней мы видим западную звезду и не видим восточную, потом видим восточную и не видим западную (можно сказать, что это реализация сезонной модели делай то и не делай этого в другие, несезонные промежутки времени). Сложность в их отождествлении ещё и в том, что есть Меркурий, который на первых порах сильно сбивает внимание наблюдателей, особенно в те периоды, когда Меркурий и Венера находятся по разные стороны от Солнца. Нам нужны записи, как минимум за 8 лет, чтобы понять, что это восьмилетний цикл, чего в бесписьменных культурах довольно сложно. Не то, чтобы в бесписьменных культурах мы не видим Венеры и связанных с нею мифов. Мы видим Венеру и у бушменов и в других регионах, в которых нельзя предполагать внешних заимствований, так у тех же суахили один из эпосов рассказывает о византийском императоре, поэтому у них венерианские мотивы и представления о восьмилетнем цикле могли прийти от письменных народов. В этом смысле очень показательны славяне, они получают письменность очень поздно, поэтому в народной традиции слово “зоря” может обозначать и звезду и утреннюю и вечернюю зори и Венеру, как звезду, появляющуюся на утренней или вечерней зорьке. Правда, прародина славян располагалась рядом с кельтами, у которых венерианский восьмилетний год был известен.
И пока есть инициация все люди были равны и по положению и ментально: “и мысли у всех под копирку // у всех под копирку мозги”. Когда же инициация выпадает появляются те, кто ровнее других и появляется интерес к ним и их судьбе - короли, жрецы, маги. В это же время становится значимым и важным трикстер. Не то, чтобы его не было ранее, но он был скорее нарушителем миропорядка, от которого следовало избавиться. Становится интересными его жизнь и приключения, поскольку он представляет собой некую альтернативу традиционному поведению, при этом он, следуя легитимации по факту, находится в своём праве. Интерес к трикстеру это тот же интерес к выжившему в необычной, невозможной ситуации, достигшему невозможное или совершившем невозможное. Сюда же относятся и плутовские романы, как истории о невозможном. Это трикстер, спасся не благодаря или не только благодаря чудодейственной, божественной или дьявольской силе (если брать роман о Фаусте, как классическом европейском трикстере, хотя в нём и предполагается вмешательство демонической силы или роман о Фортунате, который действовал без применения такой силы). Появляется интерес к необычным случаях произошедшим на охоте, к историям о необычайном (Пу Сун Лин). Не то, чтобы трикстера не было в классических или традиционных обществах, они есть, но они очень аккуратно вмонтированы в общую модель. Самые бестрикстериальный мир - Египет. Кто там трикстер? Ну, Сетх, но он становится трикстером очень поздно в позднем царстве, когда было разделение на религиозный юг и светский север. Ну как минимум после Эхнатона. Сети 1 ещё может носить имя Сета и это вполне нормальная узусная практика. Трикстериален Гермес, но он вырастает из гермы и из образа Психопомпа, приводящего души умерших для ритуалов возле гермы и уводящий их обратно после ритуалов. Гермес - бог мегалитический, доИЕ, он в своём праве. С трикстерами очень плохо на Ближнем Востоке. Сосед победивший тебя трикстером быть не может, он может быть злым демоном. Есть трикстериальная Индия, в которой многие боги ведут себя трикстериально и по отношению к людям и друг к другу. В Индии многие трикстериальные эпизоды группируются вокруг Шивы, но в Индии сильна культурная метисация, у них есть и дравидский слой и эллинистический и христианский и арамейский и там такая этническая каша, что в ней трикстеры и трикстериальные сказки выживают. Можно вспомнить даже классическую фразу “встретишь Будду - убей Будду”. Но Индия сильно метисирована, ей можно. Есть кельтский Луг, который стал для германцем трикстером Локи, он из другой этнической группы. Со славянскими трикстерами всё очень плохо, потому что со славянской мифологией вообще всё очень плохо. Чёрт и Чернобог, которые фиксируются в славянском фольклоре этнографического времени скорее всего восходят к образу кельтского бога Кернунна или Цернунна, который был воспринят славянами как трикстер. Трикстер или персонаж, который считается трикстером у бушменов и других африканских народов, он при более внимательном рассмотрении оказывается не трикстером, а становится патроном инициаций и патроном своей фратрии / своего племени, поэтому ему позволительно делать всё, что ему заблагорассудится, подобно христианскому богу. Трикстеры, которые мы знаем у американских индейцев или африканских народов были записаны этнографами в очень неспокойное для этих народов время, я б даже сказал, что они сформировались в трикстериальное время, т.е. в то время, когда традиционные нормы сломаны природно-климатическими (МЛП) и этносоциальными изменениями, а новые нормы ещё не устоялись, поэтому интерес к трикстерам отражает попытки людей понять какой поведенческий модус является адаптивным в текущей ситуации. Классическое время трикстеров - это время маргинализации и этнотрансформационных процессов, когда прежняя норма уже ушла, а новая ещё не устаканилась. Вспомним и плутовские романы МЛП и расцвет трикстера в индейских обществах, опять таки это время МЛП и это инвазия европейцев, сильное этническое давление, жить по-прежнему уже нельзя, а как жить по-новому - неизвестно. И каждый в свою сторону гнёт, естественно право силы и легитимация по факту. Вобщем то в такой же ситуации формируются трикстериальные образы у народов Севера и Северо-Востока Азии, с ними происходило всё то же самое с поправкой на то, что русские намного менее рационально пользовались территорией и её ресурсами. В это время появляется образ хитромудрого. Есть арабские сказки о плутах, которые в той или иной мере подпитывается античными и индийскими источниками типа Эзопа и Панчатантры. В Китае трикстериальные истории это рассказы кабинетного учёного о необычайном, но там это настолько инкорпорировано в традиционную культуру, что трикстер не воспринимается как значительная сила.
Затем приходит бронзовый век. Сложно сказать, как с письменностью в бронзовом веке, потому что есть основания предполагать, что и огам и руны и иберийская письменность (в широком смысле этого слова) родственны мегалитизму и финикийским алфавитам, а кроме того есть очаг письменности в Эгеиде, т.е. есть спорадически фиксируемые свидетельства письменности. Есть очень странная тертерийская письменность, она на грани науки, но по эту сторону науки, а не по ту. И похоже, что бронзовый век это уже время письменности как знаковой системы. Тогда получается, что бронзовый век это эпоха идеальных королей и королевского цикла, эпоха вечного возвращения мифа в уже сформировавшемся восьмилетнем венерианском цикле. И тут же проходит рубеж и письменности и литературы, когда рождается одновременно и герой и венерианский цикл и трикстер.
Комментариев нет:
Отправить комментарий