Владимир Емельянов: Зима близко
Очень кстати показали "Убить Дракона". Там хороша предпоследняя сцена.
Один говорит Ланселоту: "Холодно с Вами".
Другой: "Зима будет долгой". И надевает зимнюю шапку.
Почему?
Потому что правление Дракона гарантировало теплоту и прочность горизонтальных связей. Все люди были равны в своем статусе жертв и втайне жалели друг друга ("чтоб тайная струя страданья согрела холод бытия"). Холод был вовне и порождал в людях тепло.
Пришел Ланселот, и разъединил людей. Отныне каждый может собой распоряжаться. А это и есть холод. Свобода - это зима. В этом проблема! Зиму внутри люди долго не выдерживают. Поэтому ищут нового Дракона.
-----------------
Михаэль Шрайбман: Почему не так просто убить дракона?
В 1988 году на большой экран вышла кинолента "Убить дракона" - притча режиссёра Марка Захарова, созданная по мотивам пьесы Евгения Шварца «Дракон». Этот фильм стал культовым в позднем СССР и его быстро разобрали на цитаты.
Недавно знакомый востоковед написал:
"В киноленте "Убить Дракона" особенно хороша предпоследняя сцена. Один говорит Ланселоту (освободителю города от дракона): "Холодно с Вами". Другой: "Зима будет долгой". И надевает зимнюю шапку.Почему? Потому что правление Дракона (диктатура - прим.) гарантировало теплоту и прочность горизонтальных связей. Все люди были равны в своем статусе жертв и втайне жалели друг друга ("чтоб тайная струя страданья согрела холод бытия"). Холод был вовне и порождал в людях тепло. Пришел Ланселот, и разъединил людей. Отныне каждый может собой распоряжаться. А это и есть холод. Свобода - это зима. В этом проблема! Зиму внутри люди долго не выдерживают. Поэтому ищут нового Дракона".
Такова весьма распространенная точка зрения, с которой согласятся как многие либералы (сторонники рынка и приватизаций), так и многие этатисты (сторонники мощного государства, контролирующего общество). Единственная проблема этого взгляда в том, то он является ошибочным.
Эффект диктатуры (по крайней мере тоталитарной диктатуры, когда авторитарный бюрократический аппарат контролирует не только решение политических и административных вопросов, но и идеологию, и экономику), - эффект, отмеченный исследователями, прямо противоположный. Андрей Ланьков, один из ведущих современных специалистов по Восточной Азии, указывает на то, что северные корейцы куда более атомизированы и конкурентно ориентированы, чем южные. Им труднее договариваться друг с другом о чем-либо, и они куда чаще вступают в конфликты.
Казалось бы, должно быть наоборот. Ведь у северян коллективизм - официальная идеология. Все должны объединиться и совместно работать, исполняя государственные планы. Или (как в приведенной выше цитате) люди должны жалеть друг друга как жертв. Увы, на практике террористическое государство прерывает и разрушает горизонтальные связи между индивидами. ("Мы живем под собою не чуя страны, наши речи на 10 шагов не слышны", как в стихотворении Осипа Мандельштама). Итог - растущая атомизация.
Люди боятся говорить друг с другом откровенно, так как опасаются доноса. Невозможно создать независимую инициативу, защищающую права работников на предприятии, права жильцов в своем районе, нельзя выпускать собственную небольшую газету. Все это становится опасно. Конечно, еще остается надежда - в больнице или в тюремной очереди люди могут испытать чувство солидарности. Но почти все навыки горизонтальной добровольной самоорганизации утрачены.
Принудительный вертикальный коллективизм государства ведет к индивидуализму, к растущей неспособности людей к братским, горизонтальным отношениям. Бюрократия замыкает на себя все общественные связи, хотя, разумеется, какие-то дружеские и родственные связи все равно сохраняются. Хочешь чего-либо добиться - заручись поддержкой руководства, чиновника: пиши жалобы на соседей, врубающих громкую музыку по ночам, или попытайся убедить начальника в своих достоинствах и квалификации, чтобы он дал тебе повышение.
Сказанное не означает, что в обществе нет других атомизирующих сил, способных разделять людей. Они тоже существуют. Когда тотальное государство обваливается (полностью или частично), его чиновники начинают быстро приватизировать куски собственности, торговать или даже создавать СП с иностранными дельцами. Общество накрывает новая волна атомизации - рыночно-конкурентной - теперь каждый сам за себя. Кажется, государство отпустило всех на волю... точнее на мороз, предварительно сняв с людей штаны, подобно приватизаторам 1990-х, уволивших миллионы работников. Выживайте, как хотите, конкурируйте меду собой за сжимающиеся ресурсы, за рабочие места... и да, можете при этом болтать о чем угодно - всем плевать. После припадка такой "свободы" (на практике она стала к тому же формой зависимости большинства от мириад местных мафий) многие захотели прежней диктатуры: там хотя бы имелся хоть какой-то порядок; зарплату - часто скудную - все же платили регулярно.
То, что с точки зрения либералов является свободой, имеет так же мало общего со свободой, как тоталитарное государство - с коллективизмом.
В антиутопии Карин Бойе "Каллокаин" как тоталитарный строй обвиняют именно и прежде всего в том, о чем пишет Ланьков: в анти-коллективизме, разрушении солидарности между людьми. Эта критика тоталитаризма сторонниками трудового самоуправления (антиавторитарного социализма или коммунизма рабочих советов) совершенно не похожа на критику либералов.
К сожалению, процесс социальной атомизации очень сложно обратить вспять. Как это сделать?
Единственное место, где это можно сделать - мир самоуправляющихся человеческих общин - от собрания жителей, борющегося против разрушения парка или регулярных собраний работников, контролирующих фабрику (с выборным Советом, осуществляющим оперативное управление, чьих делегатов можно переизбрать в любой момент, если они начнут действовать против воли коллектива), до некоторых израильских кибуцев или современных германских коммун, где коллективы сообща владеют средствами производства и жильем.
Этот мир чем-то напоминает Афины с их властью народного собрания, только он очищен от позорного рабовладения и от неравенства мужчин и женщин. Личность не скованна страхом и террором, ее воля не разрушена бюрократией, она может выражать себя, спорить, заключать союзы и предлагать коллективу свои проекты. Но она выражает себя, прежде всего, через общее, формируя сообщество с помощью силы слова, силы идеи, к которой она привлекает внимание других.
Согласно определению историка Игоря Сурикова, это - логос-в-полисе, человеческая вселенная, в которой личность растет вместе с массой, вовлекая в свои планы других с помощью слова. В Афинах она формировалась несколько столетий, пока демос - преимущественно трудящийся народ города и села - упорно боролся с олигархами за право управлять городом с помощь народных собраний, выковывая таким способом навыки солидарности и самоуправления. Когда во время Кронштадтского восстания 1921 года Временный революционный Комитет (ВРК) принимал свои решения, он по всем ключевым вопросам советовался с собраниями городских секций и командами военных кораблей.
В своих работах "О революции" и "Vita aсtiva" один из крупнейших философов 20 столетия, Ханна Арендт прямо противопоставляет идею возрожденного греческого полиса атомизирующей общество власти бюрократии (как бюрократии современного государства, так и менеджменту корпораций).
Мир трудового самоуправления не лишен противоречий и конфликтов, он далеко не идеален, но он - лучший из миров, открытых человечеством, поскольку несет в себе одновременно личную свободу и тепло межличностной солидарности.
Этот мир ненавистен либералам, поскольку он отрицает конкуренцию и наемный труд, и он ненавистен крепким государственникам (этатистам), поскольку отвергает бюрократический аппарат государства. Он так и остался невидим для режиссера киноленты "Убить Дракона", Марка Захарова.